Гуляли ребята на
дворе. Лепили из снега бабу. Алеша слепил снежный колобок. Нашел угольки –
сделал глаза, нашел палочки – сделал нос и рот. Поиграли ребята, погуляли и
пошли опять в детский сад. Жалко Алеше колобок на дворе оставлять, взял он его
и положил в карман.
Пришел в детский
сад, повесил свою шубу в шкафчик, а в кармане шубы остался лежать снежный
колобок. Ребята пообедали, легли после обеда спать, а когда проснулись,
вспомнил Алеша про свой колобок. Побежал с ребятами к шкафчику, а около
шкафчика лужа. Что такое? Открыли дверку, посмотрели, а из кармана – кап, кап,
кап, кап – вода капает.
Поглядел Алеша в
карман – а там нет колобка.
Лежат в мокром
кармашке два уголька и две палочки.
Жил-был старик да
старуха; детей у них не было. Уж чего они ни делали, как ни молились богу, а
старуха все не рожала. Раз пошел старик в лес за грибами; попадается ему
дорогою старый дед.
- Я знаю, - говорит, - что у тебя на мыслях; ты все об детях думаешь.
Поди-ка по деревне, собери с каждого двора по яичку и посади на те яйца клушку;
что будет, сам увидишь!
Старик воротился в
деревню; в ихней деревне был сорок один двор; вот он обошел все дворы, собрал с
каждого по яичку и посадил клушку на сорок одно яйцо.
Прошло две недели,
смотрит старик, смотрит и старуха, - а из тех яичек народились мальчики; сорок
крепких, здоровеньких, а один не удался - хил да слаб! Стал старик давать
мальчикам имена; всем дал, а последнему недостало имени.
- Ну, - говорит, - будь же ты Заморышек!
Растут у старика со
старухою детки, растут не по дням, а по часам; выросли и стали работать, отцу с
матерью помогать: сорок молодцев в поле возятся, а Заморышек дома управляется.
Пришло время сенокосное; братья траву косили, стога ставили, поработали с неделю
и вернулись на деревню; поели, что бог послал, и легли спать. Старик смотрит и
говорит:
- Молодо-зелено! Едят много, спят крепко, а дела, поди, ничего не
сделали!
- А ты прежде посмотри, батюшка! - отзывается Заморышек. Старик
снарядился и поехал в луга; глянул - сорок стогов сметано.
- Ай да молодцы ребята! Сколько за одну неделю накосили и в стога
сметали.
На другой день
старик опять собрался в луга, захотелось на свое добро полюбоваться; приехал -
а одного стога как не бывало! Воротился домой и говорит:
- Ах, детки! Ведь один стог-то пропал.
- Ничего, батюшка! - отвечает Заморышек. - Мы этого вора поймаем; дай-ка
мне сто рублев, а уж я дело сделаю. Взял у отца сто рублев и пошел к кузнецу:
- Можешь ли сковать мне такую цепь, чтоб хватило с ног до головы обвить
человека?
Жили-были старик со
старухой. У них было три дочери. Две нарядницы, затейницы, а третья
молчаливая скромница. У старших дочерей сарафаны пестрые, каблуки
точеные, бусы золоченые. А у Машеньки сарафан темненький, да глазки
светленькие. Вся краса у Маши - русая коса, до земли падает, цветы
задевает. Старшие сестры - белоручки, ленивицы, а Машенька с утра до
вечера все с работой: и дома, и в поле, и в огороде. И грядки полет, и
лучину колет, коровушек доит, уточек кормит. Кто что спросит, все Маша
приносит, никому не молвит слова, все сделать готова.
Старшие сестры ею помыкают, за себя работать заставляют. А Маша молчит. Так и жили. Вот раз собрался мужик везти сено на ярмарку. Обещает дочерям гостинцев купить. Одна дочь просит: - Купи мне, батюшка, шелку на сарафан. Другая дочь просит: - А мне купи алого бархату. А Маша молчит. Жаль стало ее старику: - А тебе что купить, Машенька? - А мне купи, родимый батюшка, наливное яблочко да серебряное блюдечко. Засмеялись сестры, за бока ухватились. - Ай да Маша, ай да дурочка! Да у нас яблок полный сад, любое бери, да на что тебе блюдечко? Утят кормить? -
Нет, сестрички. Стану я катать яблочко по блюдечку да заветные слова
приговаривать. Меня им старушка обучила за то, что я ей калач подала. -
Ладно, - говорит мужик, - нечего над сестрой смеяться! Каждой по сердцу
подарок куплю. Близко ли, далеко ли, мало ли, долго ли был он на
ярмарке, сено продал, гостинцев купил. Одной дочери привез шелку
синего, другой бархату алого, а Машеньке серебряное блюдечко да
наливное яблочко. Сестры рады-радешеньки. Стали сарафаны шить да над
Машенькой посмеиваться: - Сиди со своим яблочком, дурочка...
Машенька села в уголок горницы, покатила наливное яблочко по
серебряному блюдечку, поет-приговаривает: - Катись, катись,
яблочко наливное, по серебряному блюдечку, покажи мне и города и поля,
покажи мне леса, и моря, покажи мне гор высоту и небес красоту, всю
родимую Русь-матушку. Вдруг раздался звон серебряный. Вся горница
светом залилась: покатилось яблочко по блюдечку, наливное по
серебряному, а на блюдечке все города видны, все луга видны, и полки на
полях, и корабли на морях, и гор высота, и небес красота: ясно солнышко
за светлым месяцем катится, звезды в хоровод собираются, лебеди на
заводях песни поют. Загляделись сестры, а самих зависть берет. Стали
думать и гадать, как выманить у Машеньки блюдечко с яблочком. Ничего
Маша не хочет, ничего не берет, каждый вечер с блюдечком забавляется.
Стали ее сестры в лес заманивать: - Душенька-сестрица, в лес по ягоды пойдем, матушке с батюшкой землянички принесем. Пошли сестры в лес. Нигде ягод нету, землянички не видать. Вынула Маша блюдечко, покатила яблочко, стала петь-приговаривать: - Катись, яблочко, по блюдечку, наливное по серебряному, покажи, где земляника растет, покажи, где цвет лазоревый цветет. Вдруг
раздался звон серебряный, покатилось яблочко по блюдечку, наливное по
серебряному, а на блюдечке все лесные места видны. Где земляника
растет, где цвет лазоревый цветет, где грибы прячутся, где ключи бьют,
где на заводях лебеди поют. Как увидели это злые сестры - помутилось у
них в глазах от зависти. Схватили они палку суковатую, убили Машеньку,
под березкой закопали, блюдечко с яблочком себе взяли. Домой пришли
только к вечеру. Полные кузовки грибов-ягод принесли, отцу с матерью
говорят: - Машенька от нас убежала. Мы весь лес обошли - ее не нашли; видно, волки в чаще съели. Говорит им отец: - Покатите яблочко по блюдечку, может, яблочко покажет, где наша Машенька. Помертвели
сестры, да надо слушаться. Покатили яблочко по блюдечку не играет
блюдечко, не катится яблочко, не видно на блюдечке ни лесов, ни полей,
ни гор высоты, ни небес красоты. В ту пору, в то времечко искал
пастушок в лесу овечку, видит - белая березонька стоит, под березкой
бугорок нарыт, а кругом цветы цветут лазоревые. Посреди цветов тростник
растет. Па
... Читать дальше »
Жил-был крестьянин Иван, и
была у него жена Марья. Жили Иван да Марья в любви и согласии, вот
только детей у них не было. Так они и состарились в одиночестве. Сильно
они о своей беде сокрушались и только глядя на чужих детей утешались. А
делать нечего! Так уж, видно, им суждено было. Вот однажды, когда
пришла зима да нападало молодого снегу по колено, ребятишки высыпали на
улицу поиграть, а старички наши подсели к окну поглядеть на них.
Ребятишки бегали, резвились и стали лепить бабу из снега. Иван с Марьей
глядели молча, призадумавшись. Вдруг Иван усмехнулся и говорит: - Пойти бы и нам, жена, да слепить себе бабу! На Марью, видно, тоже нашел веселый час. -
Что ж, - говорит она, - пойдем, разгуляемся на старости! Только на что
тебе бабу лепить: будет с тебя и меня одной. Слепим лучше себе дитя из
снегу, коли Бог не дал живого! - Что правда, то правда... - сказал Иван, взял шапку и пошел в огород со старухою. Они
и вправду принялись лепить куклу из снегу: скатали туловище с ручками и
ножками, наложили сверху круглый ком снегу и обгладили из него головку. - Бог в помощь? - сказал кто-то, проходя мимо. - Спасибо, благодарствуем! - отвечал Иван. - Что ж это вы поделываете? - Да вот, что видишь! - молвит Иван. - Снегурочку... - промолвила Марья, засмеявшись. Вот
они вылепили носик, сделали две ямочки во лбу, и только что Иван
прочертил ротик, как из него вдруг дохнуло теплым духом. Иван второпях
отнял руку, только смотрит - ямочки во лбу стали уж навыкате, и вот из
них поглядывают голубенькие глазки, вот уж и губки как малиновые
улыбаются. - Что это? Не наваждение ли какое? - сказал Иван, кладя на себя крестное знамение. А кукла наклоняет к нему головку, точно живая, и зашевелила ручками и ножками в снегу, словно грудное дитя в пеленках. -
Ах, Иван, Иван! - вскричала Марья, задрожав от радости. - Это нам
Господь дитя дает! - и бросилась обнимать Снегурочку, а со Снегурочки
весь снег отвалился, как скорлупа с яичка, и на руках у Марьи была уже
в самом деле живая девочка. - Ах ты, моя Снегурушка дорогая! - проговорила старуха, обнимая свое желанное и нежданное дитя, и побежала с ним в избу. Иван насилу опомнился от такого чуда, а Марья была без памяти от радости. И
вот Снегурочка растет не по дням, а по часам, и что день, то все лучше.
Иван и Марья не нарадуются на нее. И весело пошло у них в дому. Девки с
села у них безвыходно: забавляют и убирают бабушкину дочку, словно
куколку, разговаривают с нею, поют песни, играют с нею во всякие игры и
научают ее всему, как что у них ведется. А Снегурочка такая смышленая:
все примечает и перенимает. И стала она за зиму точно девочка лет
тринадцати: все разумеет, обо всем говорит, и таким сладким голосом,
что заслушаешься. И такая она добрая, послушная и ко всем приветливая.
А собою она - беленькая, как снег; глазки что незабудочки, светло-русая
коса до пояса, одного румянцу нет вовсе, словно живой кровинки не было
в теле... Да и без того она была такая пригожая и хорошая, что
загляденье. А как, бывало, разыграется она, так такая утешная и
приятная, что душа радуется! И все не налюбуются Снегурочкой. Старушка
же Марья души в ней не чает. - Вот, Иван! - говаривала она мужу. - Даровал-таки нам Бог радость на старость! Миновалась-таки печаль моя задушевная! А Иван говорил ей: - Благодарение Господу! Здесь радость не вечна, и печаль не бесконечна... Прошла
зима. Радостно заиграло на небе весеннее солнце и пригрело землю. На
прогалинах зазеленела мурава, и запел жаворонок. Уже и красные девицы
собрались в хоровод под селом и пропели: - Весна-красна! На чем пришла, на чем приехала?.. - На сошечке, на бороночке! А Снегурочка что-то заскучала. -
Что с тобою, дитя мое? - говорила не раз ей Марья, приголубливая ее. -
Не больна ли ты? Ты все такая невеселая, совсем с личика спала. Уж не
сглазил ли тебя недобрый человек? А Снегурочка отвечала ей всякий раз: - Ничего, бабушка! Я здорова...
Вот
и последний снег согнала весна своими красными днями. Зацвели сады и
луга, запел соловей и всякая птица, и все стало живей и веселее
... Читать дальше »
Жили-были дед и баба. У деда
была дочка, и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой жить:
перевернешься - бита и недовернешься - бита. А родная дочь что ни
сделает - за все гладят по головке: умница. Падчерица и скотину
поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела - еще
до свету... Ничем старухе не угодишь - все не так, все худо.
Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится - не скоро уймется. Вот мачеха и придумала падчерицу со свету сжить. - Вези, вези ее, старик, - говорит мужу, - куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали! Вези ее в лес, на трескучий мороз. Старик затужил, заплакал, однако делать нечего, бабы не переспоришь. Запряг лошадь: - Садись, мила дочь, в сани. Повез
бездомную в лес, свалил в сугроб под большую ель и уехал. Девушка сидит
под елью, дрожит, озноб ее пробирает. Вдруг слышит - невдалеке Морозко
по елкам потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает.
Очутился на той ели, под которой девица сидит, и сверху ее спрашивает: - Тепло ли тебе, девица? Она чуть дух переводит: - Тепло, Морозушко, тепло, батюшка. Морозко стал ниже спускаться, сильнее потрескивает, пощелкивает: - Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Она чуть дух переводит: - Тепло, Морозушко, тепло, батюшка. Морозко еще ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защелкал: - Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка? Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит: - Ой, тепло, голубчик Морозушко! Тут Морозко сжалился над девицей; окутал ее теплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами. А мачеха по ней поминки справляет, печет блины и кричит мужу: - Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить! Поехал
старик в лес, доезжает до того места, - под большою елью сидит его
дочь, веселая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте-серебре, а около
- короб с богатыми подарками. Старик обрадовался, положил все добро в сани, посадил дочь, повез домой. А дома старуха печет блины, а собачка под столом: - Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут. Старуха бросит ей блин: - Не так тявкаешь! Говори: "Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут..." Собака съест блин и опять: - Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут. Старуха блины ей кидала и била ее, собачка - все свое... Вдруг
заскрипели ворота, отворилась дверь, в избу идет падчерица - в
злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжелый.
Старуха глянула - и руки врозь... - Запрягай, старый хрыч, другую лошадь! Вези, вези мою дочь в лес на то же место... Старик посадил старухину дочь в сани, повез ее в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал. Старухина
дочь сидит, зубами стучит. А Морозко по лесу потрескивает, с елки на
елку поскакивает, пощелкивает, на старухину дочь поглядывает: - Тепло ли тебе, девица? А она ему: - Ой, студено! Не скрипи, не трещи, Морозко... Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, пощелкивать: - Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? - Ой, руки, ноги отмерзли! Уйди, Морозко... Еще ниже спустился Морозко, сильнее приударил, затрещал, защелкал: - Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? - Ой, совсем застудил! Сгинь, пропади, проклятый Морозко! Рассердился Морозко да так хватил, что старухина дочь окостенела. Чуть свет старуха посылает мужа: - Запрягай скорее, старый хрыч, поезжай за дочерью, привези ее в злате-серебре... Старик уехал. А собачка под столом: - Тяв, тяв! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной дочери в мешке косточки везут. Старуха кинула ей пирог: - Не так тявкаешь! Скажи: "Старухину дочь в злате-серебре везут..." А собачка - все свое: -
Тяв, тяв! Старухиной дочери в мешке косточки везут... Заскрипели
ворота, старуха кинулась встречать дочь. Рогожу отвернула, а дочь лежит
в санях мертвая. Заголосила старуха, да поздно.
